Самый опасный водоем в России: почему в озеро Бросно нельзя бросать

Самый опасный водоем в России: почему в озеро Бросно нельзя бросать

Арктика, бескрайняя и утомительная

Переводя дыхание, я делаю рывок, вжавшись пальцами в острые края плиты. Вбиваю ботинки в мокрые и неустойчивые мхи на каменном уступе. Одна ошибка, и я скачусь кубарем в ущелье, заросшее полумертвыми березами и усеянное валунами размером с избу. Как назло, меня накрывает дождь.

Так проходит мой второй день одиночного похода. Как следует рассмотрев местность с утра, я отказался от плясок вокруг реки Ура. Держу путь на север, ближе к реке Западная Лица; к тем краям, где шли бои в 1941–1944 годах. Карта обещает мне горные тундры, минимум болотистых и лесных низин. О бродах не надо тревожиться.

На макушке сопки я перевожу дух. Звук хрустящего под ногами лишайника, облепившего голые камни, вызывает у меня чувство эйфории. Горизонт просматривается на десятки километров вокруг: высятся бастионами утесы, и непонятно, что вдали — огромное озеро или Мотовский залив, за которым стоят гранитные берега полуострова Рыбачий?

Поросшее пушицей болото радует глаз только издали. По ощущениям — это колыхающаяся женская грудь шестого размера. Ноги проваливаются, и не всегда понятно, где таится настоящая гнилая топь. А безветрие в урочище добивает. От гнуса не спасает и репеллент — я мажу им лицо, уши, шею и ладони каждые полчаса.

Комарам плевать. Но, как гласит финская поговорка, «это должно быть сделано!». Я прорываюсь на каменные холмы к спасительному ветерку, делая погромче в наушниках литовскую песню Ugniavijas: «Ой! — рябина, рябина, где в болотах ты росла? Эй, эй, ай-ай-ай! Где в болотах ты росла, средь зеленого мха? Ой, ты матушка моя, для чего мне жизнь дала?»

Взрывоопасные озёра

Представить себе, что наполненное водой озеро может взорваться, пожалуй, невозможно. Однако это так. На планете существует несколько по-настоящему взрывоопасных озёр, которые в любой момент могут сыграть злую шутку с туристами или местными жителями. Все они расположены на Африканском континенте: озёра Ньос и Манун — в Камеруне, а озеро Киву — в Конго.

На дне озёр очень велики запасы диоксида углерода. Поэтому детонатором для мощного взрыва может послужить даже небольшое землетрясение. Одно из них произошло в 1986 году вблизи озера Ньос. Накопившийся под водой углекислый газ вырвался наружу и окутал окрестности в радиусе 27 километров, что привело в том числе и к большим человеческим жертвам.

Куда более опасным на этом фоне выглядит озеро Киву. В отличие от камерунского собрата под его водами скрыты настоящие залежи метана. По разным данным, они превышают 50 млрд кубических метров. Взрыв такого количества газа мог бы стать настоящей “пороховой бочкой” не только для Африканского континента, но и для всей планеты.

Гарнизоны, которые умерли

В этом походе я обещал себе обходиться без костра и готовить на сухом горючем.

Но к черту все! Едкий дым вышибает из меня сопли и отгоняет гнус. Останавливаюсь на берегу озера, набираю воды и завариваю кипятком чай, а потом кофе. Ставлю вариться гречку в котелке. Рядом проходит глухая грунтовая дорога Ура-Губа — Заозерск, она ведет в закрытый город подводников. Срежу по ней. На 10 километров вперед — лесистая местность, и ловить мне там нечего, если, конечно, у меня нет желания подстрелить лося.

Иду под рюкзаком и мечтаю о велосипеде. Грунтовка, присыпанная гравием и не загруженная транспортом, идеальна для этого вида транспорта. Это вам не кошмарные тракты, с лужами выше колена, на полуостровах Средний и Рыбачий, которые, как мед мух, притягивают туристов на внедорожниках. За пару часов я увидел только одну машину. Шагаю и наслаждаюсь синевой открывающегося озера Большое Урагубское.

За поворотом возникают руины — слева и справа. Я терпеть не могу развалины. Но долг журналиста их посетить. Лучше бы я этого не делал. От того, что вижу, у меня вспышка неконтролируемой тревоги. Слева, у озера Песчаное — арсенал хранения ракетного и ядерного вооружения подводников.

Там только грязь. Военные ушли давно и все, что осталось, разгромлено. «ДМБ-97» — выведено на стене одной из развалин. Схематичный рисунок голой женщины и пениса присутствует. Справа — дома гарнизона, основанного в 1967 году. В домах провалились крыши, лестницы.

Трава и деревья поглощают все. Памятник, погибшим в войне на Мурманском направлении в 1944 году, не в лучшем состоянии. Здесь покоятся семь человек: лейтенант К. Ергин, сержант Т. Ставер, ефрейтор Ю. Кудрявцев и четверо безымянных солдат. От тишины звенит в ушах.

Здесь раньше жили финны

Я вновь в селе Ура-Губа, на одноименной губе, и это шанс для исполнения моей мечты. Я живу в порту Мурманск, и у нас нет набережной, а на окраинах города, где есть доступ к Кольской губе, береговая линия завалена мусором. В залив сливают нечистоты, и туда же идут сточные воды с промзон.

Поэтому в водах Баренцева моря я не плавал пять лет. Купание на Уре отменное: вода чуть прохладная и не такая соленая, как на Черном море. Песчаная коса — один роскошный пляж, болтающиеся на воде маломерные рыбацкие суда — умиротворяющий вид. Даже комары затихли. Отлив обнажает дно эстуария, и кажется, что перейти на тот берег губы — легко. Но это не так.

К счастью, Ура-Губа — не модное место. Туристы едут в Териберку — там руины, горы мусора и озабоченные Полярным сиянием китайцы. В Ура-Губе тишина и спокойствие: несколько рыбацких предприятий вокруг фьорда и полтысячи жителей с неплохим уровнем жизни.

Мусор, как в Мурманске, не вышвыривают из окон. Нашествие иногородних случается эпизодически — когда лососевые идут на нерест в устье. Село напоминает мне деревни в Коми: добротные усадьбы, ухоженные огороды и люди, которые не лезут к тебе с разговорами о смысле жизни.

Впрочем, парни, с которыми я болтаю, не планируют оставаться в Арктике. Им тесно и надоел холод. О трагической истории села никто не вспоминает. Потомков тех, кто первыми пустил корни на скалистом побережье Западного Мурмана, в Ура-Губе нет.

В 1864 году здесь обосновались норвежцы, а потом финны. До 1940 года Ура-Губа была центром финского района с зажиточным колхозом «Тармо». Все уничтожила сталинская политика: сначала финнам запретили говорить на родном языке, потом стали массово расстреливать как «врагов народа», а позже просто зачистили, отправив вымирать на поселения и в лагеря.

После Второй мировой войны разрушенную немецкой авиацией Ура-Губу заселили заново, активно зазывая на Север архангельских и вологодских крестьян, а «Тармо» переименовали в «Энергию». Позже не стало жизни и для окрестных саамов; при Хрущеве автохтонов Мурманской области практически повсеместно выдавили в гетто — в Ловозерский район.

Исследования

Как нас не пустили в гарнизон

«Как слышно? Катер подошел?» — трещит рация за стенками палатки. В мою сонную голову лезут дурные мысли, что скучающие от безделья инспекторы Рыбнадзора нагрянули в поисках браконьеров. Так продолжается минут десять. Высовываю голову наружу. На руинах триангуляционного знака суетятся военные геодезисты.

«Как вас ветром не сдуло?» — удивляются они. Геодезисты замеряют высоты на побережье, из Мурманска их привозят по воде. «В Порт-Владимире были. Он давно нежилой, но кажется, что люди совсем недавно ушли — везде фотографии на стенах висят», — рассказывает парень.

Рыбацкий поселок Порт-Владимир находится на огромном острове Шалим. На заре правления Брежнева всех жителей, а это две тысячи людей, оттуда депортировали, чтобы устроить гарнизон, который впоследствии перенесли. Еще одно место на Мурмане, которое загубили военные…

Над фьордом опускаются плотные серые облака. Моросит мелкий дождь. По скользким склонам пахты спускаемся в лес, проходим папоротниковые заросли и выходим на долгожданный берег губы-бухты Чан. И нам предстоит нелегкий путь. Берега усыпаны крупными камнями, прореженными илистыми участками, а со стороны березовой чащи к морю подступают чавкающие болотца.

На той стороне залива — мертвый гарнизон и склад боеприпасов Чан-Ручей. Пройдем через него, окажемся в ущелье, в котором бурлит река Гремиха, и устроим там обед на костре. Но сначала нужно пересечь реку Чанручей. Я ломлюсь по лесу в поисках брода, но вижу лишь грохочущие пороги и глубокие ямы.

Схема похода ломается. Ливень загоняет нас в палатку. Потеть в мокрой одежде то еще удовольствие, но, к счастью, рядом есть озеро, и перед глазами хотя бы приемлемый вид. Ольга достает сублиматы «Гала-Гала» — они популярны среди альпинистов и стоят сумасшедших денег.

Гречка с грибами похожа на комбикорм и на вкус — редкостная гадость, но в меня влезет любая еда. Тем временем выходит солнце и возвращается жара: я провожаю довольную Ольгу в Ура-Губу, до автобуса Видяево — Мурманск. Он делает два рейса в сутки, билет стоит 330 рублей.

Как подсмотреть за закрытым поселком подводников?

Движение по прибрежным пахтам не радовало скоростью (1,5 километра в час), а пересеченная местность изматывала. Если я поверну на юг, перейдя мост через реку Ура, то попаду в урочище Тещин Язык — в мир огромных сопок и красивых ущелий. Но… Перспектива в сезон комаров продираться сутки по болотам и лесам не кажется заманчивой.

Есть вариант идти на юг, к дороге Мурманск — Киркенес, цепляя «гору» Оленью (272 метра). Но тогда надо перейти реку Ура, преграждающую путь к шоссе, а это рулетка. Ура — широкая и порожистая, часто несется сквозь каньоны. Оставив раздумья на утро, я двигаюсь к самой высокой сопке у села; верхушки ее утесов скалятся каменными ребрами и белеют снежниками. Но сначала я взгляну на секретный городок Видяево.

Гребень, отделяющий село от гарнизона, напоминает жертву артиллерийского обстрела. Изо мхов и камней торчат, как обрубки, мертвые березы. Другие деревья ломаются, если до них дотронуться. Атмосфера тревожная. Ее усугубляет близость КПП в долине. Официально въезд в Видяево — по пропускам, но всегда есть те, кто ходит в поселок подводников через сопки.

Зимой КПП объезжают на снегоходах. Видяево — очаг городских развлечений. Минобороны не скупится для своих контрактников — есть бассейн, боулинг и другие штуки. Отслужив в Арктике 13–15 лет, военные покидают наш регион на дорогих джипах, с огромными пенсиями и сертификатами на квартиры.

Между мной и сопкой — ивняковый лес. На его месте было колхозное поле, оно появилось после тяжелой борьбы с болотом. Ивовые прутья не пускают меня. Стегают по лицу. И я еле перебираюсь через глубокие арыки, вытаскивая ноги из топкого дерна. Но всему есть предел.

Вырвавшись на просторы сопки, я наслаждаюсь видами озер, утесов; подтягиваюсь за трещины в камнях, рвусь выше, но попадаю… в очередной овраг. Звенит тишина. Все-таки выхожу на плато, но на часах уже три ночи. Приближаются дождевые облака. Я обустраиваю лагерь у дивного озера, усеянного каменными обломками. Балую себя киселем и пытаюсь отрубиться. Штормовой ветер хлопает тентом у палатки, и спится мне плохо.

Легенда

Лезли на утесы, отдыхали от города

Арктика ассоциируется с сопками, но это не совсем верно. То, что перед нами находится, поморы называли пахтами, скальными утесами. Но поморский говор давно мертв на Мурманском побережье, а пришлый народ упростил географическую топонимику и называет любой холм сопкой.

Еще люди думают, что тундры — это болота. Мы двигаемся через покрытое пушицей низовое болото, но это не тундры. Тундра будет ждать нас, когда мы наберем высоту. Захрустит ягелем и лишайником под ботинками. Лапландская тундра — это часть горного рельефа, но никак не топи или березовые уремы, обжитые гнусом.

Еще одна высота. Прячемся за каменной плитой от арктического ветра и отмахиваемся от комаров. «Сучки уже достали», — говорит белокурая Ольга и колдует над газовой горелкой. Вскоре оказывается, что программа этого дня — бесконечные привалы и поедание припасов.

Ольга, которая провела юность в Оленегорске и Мурманске, до недавнего времени жила в российской столице. Работала в банках. Теперь она вернулась из мегаполиса — затхлого муравейника из людей и машин, в Мурманск и заново учится дышать чистым воздухом Арктики.

Меня же деградирующий на глазах Мурманск, его мусор под окнами, шумные по ночам люди, которых здесь пафосно называют «северянами» (хотя они в основном обычные горожане, а не носители северной культуры), раздражает все больше. Недавно я даже отправил резюме в районную газету крошечного чукотского поселка Эгвекинот. В походе я бегу от этого города.

Облачность сменяется солнцем. Комары яростно накидываются на нас. Мы изучаем столько заболоченных оврагов на верхах скального массива, что моя память быстро их стирает. Спускаемся по кулуару-ложбине (рядом был и кусок снежника — какая прелесть!), шлепаем по болоту, преодолеваем очередной склон и оказываемся на новой высоте.

На картах она значится как Китайгора. Бредем сквозь березово-ивовый лес к безымянному полуострову, отделяющему губу Ура от бухты Чан и острова Медведь. Перед нами встают две вершины, разделенные перемычкой-перевалом. Утесы завораживают отвесными стенами, а крупные каменные обломки красноватого цвета затрудняют набор высоты на крутых склонах, там где они не совсем вертикальные.

Шустрая, как воробей, Ольга легко хватается за зацепы в камнях и поднимается на вершину. Я полчаса потею на склонах, трещинах, облизываю пересохшие губы и, цепляясь за вездесущие березы, прорываюсь. Проблема не в крутизне скалы, а в 25-килограммовом рюкзаке: он предательски нарушает мое равновесие.

Навстречу тайге

После дождя пришло нежное полярное солнце. 7 июля 2020 года я сижу на берегу озера и дожевываю остатки от раскладки (еды). Как и положено в Лапландии, водоем, вытянувшийся километра на три, не имеет имени. Я добрел сюда часов в 10 утра. От видов кривых берез меня уже мутило, и глаза жаждали тайги.

Еле разложил палатку, остудил тело в ледяной воде, поел с костра и отрубился. Вечером продолжил идти. До Печенгской трассы оставалось километров 6–7. Идти было весело: вдалеке высилось плато с монументальными обрывами, чернели озера и, кажется, встретились следы медведя. Затерянный мир — называю я эти труднодоступные пейзажи. И выхожу на шоссе.

Мурманск я увидел нескоро. Еще сутки потребовались, чтобы одолеть 60 километров. Голосовать легковушкам я чураюсь. Ловлю грузовики. Но автостоп не ладился. Обочина для похода — это не то. И атмосфера пустой трассы, сумасшедшие краски неба и мрачные заклинания Danheim уводят меня к «мурманскому Геленджику».

Наедине с фьордом и зайцами

Остров Медведь, если смотреть с берега, сливается с безымянным мысом. Изогнутый, как бумеранг, он вытянулся на километр, ощетинившись зеленеющими березами и растрескавшимися скалами. Когда-то там был поселок; добывали рыбу финские колонисты. Узкий пролив между материком и островом глубок, и в наши дни в нем стоят семужные садки компании «Русское море».

Мы бродим час за часом по массиву; насчитав три вершины, и одно крошечное, но озеро — я исследую его эмпирически: купаюсь. На одной из высот — православный крест. Ольга говорит, что он вписывается в пейзаж, но религия вызывает у меня отторжение, и я не фотографирую его.

Ставим палатку у края обрыва, отделяющего нас от губы Чан. Тент будет всю ночь хлопать от ветра, но это лучше, чем рой комаров внутри. Утром мир изменится; но мы этого еще не знаем и засыпаем под шум дальних порогов реки Гремиха.

Озеро застывших фламинго

Страшное зрелище в виде мёртвых птиц, застывших в своих привычных позах, предстанет перед посетителями озера Натрон на севере Танзании. Расположенный на высоте 600 метров над уровнем моря — этот водоём больше походит на пересохшую лужу. Его глубина в разных местах не превышает трёх метров, а большое скопление соли в его водах покрывает его ярко-красной корочкой.

В зависимости от сезона воды этого озера могут приобретать разные оттенки: от жёлто-оранжевых до ярко-красных. Столь необычный окрас вод обусловлен высокой концентрацией солелюбивых микроорганизмов и цианобактерий в воде. Они начинают активно размножаться в этом водоёме с наступлением засушливого сезона.

Однако слава пришла к озеру не за счёт его красочных пейзажей, а благодаря жутким фигурам мёртвых птиц и животных, которые навсегда застыли в своих естественных позах. Из-за высокой концентрации соды и соли они оказались засолены заживо. Столь жуткое зрелище на своих снимках запечатлел известный фотограф Ник Брандт.

— Никто не знает точно, как животные умирают, но кажется, что зеркальная природа поверхности озера вводит их в заблуждение, в результате чего они врезаются в озеро, — пишет фотограф в своём инстаграме.— В воде настолько высокое содержание соды, что через несколько секунд она растворяет чернила от коробок с плёнкой Kodak.

Отдушина океана

Фото © Wikipedia

Одно из самых загадочных озёр — Бездонное — находится совсем недалеко от Москвы, в Солнечногорском районе. Его тайну не удаётся разгадать и по сей день, хотя этим занимался в своё время даже Менделеев. Рассказывают, что известный учёный узнал об озере от своего зятя Александра Блока.

Поэт, проводивший время в усадьбе “Шахматово”, записал в своём дневнике со слов местного лесничего удивительную историю о том, что расположенное неподалёку озеро не имеет дна. По словам местных краеведов, эту теорию решил проверить сам Менделеев. Вот только 97-метровая верёвка с грузом, которую для этого использовал известный учёный, ушла на дно без следа.

Однако главной загадкой Бездонного озера является далеко не это. Глубоководные озёра встречаются по всему миру, но мало где на поверхность всплывают объекты с другого конца света.

— 23 июня. Ночь на Ивана Купалу. “Шахматово”. В озере под деревней Сергеевка нет дна. Иногда всплывают доски с иностранными надписями, обломки кораблей, — говорится в дневнике поэта от 1908 года. — Это отдушина океана.

По словам местных жителей, на обнаруженной в своё время дощечке красовалась надпись Santa Maria. Табличку эту никто не видел, и про Бездонное озеро можно было бы забыть, если бы не удивительный инцидент, произошедший в 2003 году. Водитель сельской администрации Владимир Сайченко обнаружил жилет матроса Сэма Белковски с американского эсминца “Коуэлл”. Корабль ВМС США был взорван террористами в Аденском порту в Индийском океане тремя годами ранее.

Есть у озера и мистическая слава. Местные старики поговаривают, что на месте Бездонного когда-то находилась церковь. В детстве им даже запрещали “от греха подальше” купаться в этом озере. По легенде, которая передаётся в близлежащих деревнях из уст в уста, храм ушёл под воду во время службы вместе с грешниками, пришедшими на покаяние. Однако этот миф удалось развенчать местному священнику.

Пили воду из лужи, выплевывали комаров

Комариный рой вьется вокруг нас. Гнус жалит сквозь одежду, забирается в глаза и мешает дышать, проникая в рот. Спасение от него ждет на вершинах безымянных утесов, нависающих над заливом. Я так думаю. Ведь совсем недавно, находясь на западной стороне фьорда, я слышал, как порывы ветров с Баренцева моря тревожно гудят в царстве безлюдных скал.

Путь наверх труден: 20-градусная арктическая жара изматывает, густые березовые заросли стегают сухими ветками по лицу, а овраги сплетаются в лабиринты. Эти места находятся на востоке губы Ура, на берегах Баренцева моря и в 70 километрах, если ехать по Печенгской дороге, от Мурманска.

Пробившись на очередную каменную площадку, мы заливаемся потом. Как ни странно, это только вторая высота за вечер. Впрочем, это не удивительно, так как поход стартовал ближе к финалу дня, в пятницу, после тошнотворной рабочей недели в Мурманске. С моей напарницей по маршруту Ольгой Литвиненко мы встретились несколько часов назад в Ура-Губе, глухом селе Кольского района, еще не испорченном наплывом туристов, как Териберка, чтобы отправиться в еще неизвестные нам места.

Ее послужной список высотной альпинистки включает в себя отметку в 6400 метров на пике Ленина на Памире, прохождения Эльбруса и Казбека, перенесенную на ледниках пневмонию. Один раз мы прошли вместе с Ольгой стокилометровый маршрут на лыжах к Баренцеву морю.

Край достигнутой высоты местами круто обрывается. Я смотрю на болотистое урочище внизу — завтра мы двинемся через него. Чуть дальше искрятся снегом полукруглые сопки. В широкой полоске леса у залива кричит кукушка. Солнце сливается с горизонтом, но не садится, 3 июля еще властвует полярный день.

По югу мурманской области – обсуждение на форуме

Радиоактивный могильник

Ещё одно опасное озеро — Карачай — расположено уже на территории современной России, в Челябинской области. Оно заслужило славу самого грязного озера на планете из-за того, что с 50-х годов прошлого века туда сливали радиоактивные отходы.

Только минута нахождения на берегах этого, с позволения сказать, “водоёма” без костюма радиационной защиты может обернуться лучевой болезнью. Ну а часа пребывания на берегу хватит, чтобы скоропостижно скончаться.

Несмотря на то что консервация водоёма B-9 (а именно так его обозначают на картах сотрудники мирного атома) должна была закончиться к 2021 году, эксперты утверждают, что последствия распада радиоактивных веществ будут ощущаться ещё долгие годы.

Особо смелые любители рыбалки из окрестных деревень утверждали, что пробирались к соседним водоёмам через колючую проволоку в поисках улова. Якобы клёв в соседних озёрах отменный. Вот только из воды им удавалось вытащить такое, что напрочь способно отбить тягу к рыбалке.

Разгадка

Самое кислотное озеро планеты

Удивительное по своей красоте озеро Кавах Иджен, привлекающее ежегодно сотни туристов, расположилось на острове Ява. Весьма большое по площади (около километра в диаметре), это озеро располагается в кратере одноимённого вулкана. Бирюзовый цвет вод в сочетании с кирпично-красными берегами вряд ли оставит кого-то равнодушным. Но и в живых без мер предосторожности остаться будет непросто.

Дело в том, что водоём является не чем иным, как вулканическим озером, наполненным серной кислотой. Его температура составляет 60 градусов. Из-за этого около озера находиться без респиратора попросту небезопасно. Клубы серного дыма не только не позволят дышать полной грудью, но и могут привести к отравлению.

Несмотря на опасный состав, воду в озере можно даже потрогать. Правда, при длительном контакте сильнейший ожог неизбежен. Именно благодаря серной кислоте в составе ночью это озеро будто подсвечивается изнутри. А днём, в зависимости от активности вулкана, вода меняет свой цвет (от бирюзовых оттенков голубого до серого или зелёного) и прозрачность (озеро может становиться то прозрачным, то мутным).

Оставьте комментарий

Войти